Кузнецы-кузнечики
Автор: И.А. Любич-Кошуров, 1913 г.
I. В лопуховом лесу
II. Дорожный сторож
III. Гроза надвигается
IV. В пути
V. Арест
VІ. Начальник и управляющий
VII. В ожидании пленников
VIII. В плену
I. В лопуховом лесу
По большой дороге, пролегавшей между лопухами, шли два путника. Путники были кузнечики, оба зеленые, длинноногие, поджарые.
На дорогу от лопухов падала густая тень, и кузнечики то и дело поглядывали вверх... Каждый думал при этом: «Ну и сторонка».
Они уже давно шли по этой дороге, уже несколько часов, а лопуховому лесу, казалось, конца не было.
– Должно быть, – сказал один кузнечик и поглядел на другого, – гм... как ты думаешь (тут он поежился), градусов пять, не больше?
– Прохладно, – сказал другой кузнечик, подумал минуту и добавил: – то есть, вот как прохладно, Терентий... – и покрутил головою.
Потом он вздохнул и протрещал:
– Брр…
– Да, – откликнулся Терентий, фукнул себе в лапки и проговорил, мрачно взглянув вверх: – А все эти проклятые лопухи...
– Чтоб им... – буркнул его товарищ, крякнул и прибавить шагу.
Терентий тоже пошел быстрее. Под лопухами вовсе уж не было так холодно; видите ли, в чем дело: мои путники по профессии были кузнецы и всю жизнь свою провели на солнце около наковальни...
Нужно заметить здесь, что наковальней им служил обыкновенный какой-нибудь камень, а горном тоже камень, только побольше и поглощавший поэтому большее количество солнечной теплоты...
Материал, предназначенный к обработке, они нагревали сначала на камне-горне, а потом переносили на камень-наковальню, а здесь уже плющили, рубили, сверлили.
Читателю, вероятно, приходилось когда-нибудь, в жаркий солнечный день, стоять или сидеть около каменной стены или на каменных ступенях? А может быть, читатель также пробовал пройтись босиком по каменной мостовой? Не правда ли, какие горячие камни? Все равно, как в печке.
Если бы мои кузнецы попали в город, они чувствовали бы себя как нельзя лучше на мостовой или на тротуаре. По всему вероятию, они даже, недолго думая, тут бы и кузницу устроили, а может быть и целую слесарно-механическую мастерскую...
Но в лопуховом лесу они испытывали порядочный холод...
Когда между лопухов пробивалось солнце, и на дорогу ложились от солнца золотые пятна света, оба они сразу останавливались, как по команде.
– Уф! – говорил Терентий.
– Уф! – говорил его товарищ.
Они садились на землю на самом солнцепеке, и сначала сидели молча, и только поворачивались то так, то этак, подставляя солнцу то брюшко, то спину, потом застывали неподвижно в одной позе, и кто-нибудь говорил, не шевеля ни одним членом и не глядя на товарища:
– Хорошо...
И умолкал сейчас же...
Терентий, впрочем, в минуты такого отдыха любил пофилософствовать. Он приставлял одну лапку ко лбу и говорил, например:
– А что бы мы стали делать без солнца?
– А что такое солнце? – отзывался его товарищ.
Нельзя сказать, чтобы этот вопрос его особенно интересовал, но он находился в наиблагодушнейшем настроении, и ему было все равно, о чем ни говорить...
Собственно, ему даже и говорить не хотелось, но нельзя же было в самом деле в ответ на вопрос товарища протрещать что-нибудь совсем несуразное, какую-нибудь бессмыслицу, например:
– М... да...
И потом умолкнуть.
– А что такое солнце?
И повернувшись к Терентию, глядел на него с самым блаженным выражением, в главах и иногда совершенно неожиданно вдруг произносит:
– Хо-ро-шо...
И опять усаживался, как сидел раньше. И видно было, что сейчас он ни о чем не думает: ни о солнце, ни о том, что стал бы он делать с Терентием, если бы солнце вдруг померкло. Но Терентий не надолго оставлял его в покое. Он толкал его в бок и спрашивал:
– Парфен!
– Чего? – откликался кузнечик слабым голосом. – А? – поворачивал чуть-чуть голову в сторону Терентия и улыбался.
– Что ты сейчас сказал? – говорил Терентий.
– Я-то?
– Да.
– Не помню... – говорил Парфен.
И он точно не помнил.
– Гм, – произносил Терентий.
Парфен молчал.
– Гм, – опять говорил Терентий, крякал и останавливал глаза на Парфене. Он ждал, не обернется ли к нему Парфен. Но Парфен не поворачивался.
Терентий крякал опять и произносил:
– Эй, Парфен!
И нахмуривался.
– Я? – говорил Парфен.
– Ты, – замечал ему Терентий, – сказал про солнце.
– Про солнце, – повторял за ним Парфен.
Тогда Терентий вытягивал задние лапки вперед, а передние складывал на живот и наклонял голову, уставившись глазами в свое брюшко. И сидя так, он начинал несколько глухим голосом:
– Солнце – это должно быть большая кузница, и там, наверное, много нашего брата, кузнецов...
Здесь он останавливался и взглядывал вопросительно на Парфена. Вместо ответа Парфен только кивал головою и улыбался... Терентий крякал и продолжал:
– И там все куют, все куют...
На секунду он умолкал и затем добавлял раздумчиво:
– Конечно, и варят...
И вдруг вскидывал глаза на Парфена.
– Ты как думаешь?
– Чего? – отзывался Парфен.
– Есть там сварщики?
– Где?
– Где! – произносить Терентий мрачно и долго не отводил глаз от Парфена, потом спрашивал: – Да ты что, спал?
– Нет, – отвечал Парфен.
– И слушал меня?
– Слушал.
– Ну?
Теперь и Парфен поворачивался к Терентию и, уставившись на него глазами в упор, тоже произносил:
– Ну!
И они несколько минут смотрели так в глаза друг другу... И постепенно глаза у Терентия становились все мрачней и мрачней.
– Ну? – произносил он во второй раз и вдруг не без тайного трепета начинал сознавать, что и сам он потерял нить своих мыслей и уж не помнит, о чем он беседовал с Парфеном...
А Парфен, как нарочно, говорил опять, все с тем же блаженным выражением в глазах:
– Хо-ро-шо!
Это совсем сбивало Терентия с толку. Некоторое время он сидел молча, глядя прямо в глаза Парфену... А у Парфена в глазах было все то же блаженное выражение, будто он вот-вот улыбнется и скажет:
– Хорошо...
– Давай трещать! – говорил вдруг Терентий.
– Давай, – откликался и Парфен.
И подогнув ноги, они начинали:
Мы живем среди полей
И лесов дремучих,
Но счастливей, веселей
Всех вельмож могучих...
Правда, это их пение издали походило на тиканье карманных часов, но, ведь, никто же из обитателей лопухового леса нигде не видел и не имел при себе карманных часов! И все мошки, жуки и козявки, копошившиеся под лопухами, заслышав пение кузнецов, сейчас же оставляли свои работы и, тараща друг на друга глаза, говорили:
– Какая великолепная музыка!
II. Дорожный сторож
Нельзя вообще сказать, чтобы у кузнецов не было во время их долгого пути приятных минут. Раз, когда они, таким образом, сидели на солнышке, наслаждаясь теплом, из лопухов, именно против того места, где они уселись, вышел пожилой муравей и, остановившись против них на самой середине дороги, поглядел сначала на Парфена и сказал:
– Ай да франт!
Потом перевел глаза на Терентия и сказал так же и совершенно таким же тоном:
– Ай да франт!
И покачал головою. Потом он умолк.
– Чего тебе? – обратился к нему Терентий, и сейчас же вслед за ним и Парфен повторил, как эхо:
– Да, чего тебе, муравей?
После этого оба они подбоченились и уставились на муравья, выпучив свои большие немигающие глаза.
– Гм, – сказал муравей.
– Вот тебе и гм, – откликнулся Терентий и, помолчав минуту, с достоинством добавил:
– А ты, мил муравей, не приставай к прохожим, когда тебя не спрашивают.
И Парфен тоже повторил за ним:
– Да, не приставай, когда не спрашивают.
И бросил на муравья многозначительный взгляд.
– Не приставай, – сказал опять Парфен наставительно.
– Чего вы тут сидите? – спросил муравей и, оглянувшись вокруг, проговорил, остановив опять глаза на кузнецах: – Дорога для всех, а вы, ишь, расселись...
– И расселись, – не без ехидства, метнув на него быстрым взглядом, произнес Терентий.
– Чего ж вы расселись? – спросил муравей.
– А так нам нравится, – ответил Терентий.
Муравей крякнул.
– Вот тебе и весь сказ, – буркнул Терентий. – А ты, мил муравей, нас не трогай, мы тебя не трогаем, и ты нас не трогай.
Несколько секунд муравей молчал, глядя в сторону немного хмурым взглядом. Он точно подыскивал слова, что ему сказать еще Терентию. Затем он поднял голову и проговорил нерешительно, поглядывая то на Терентия, то на Парфена:
– А я почему знаю, кто вы за народ?.. Может, вы...
Он хотел было продолжать, по крайней мере так показалось Терентию, но почему-то вдруг оборвал свою речь.
– Мы-то? – переспросил его Терентий.
– Да вы-то... Может, вы...
И муравей опять умолк...
– Ну? – сказал Терентий, нахмурившись.
– Мало ли тут, – заметил муравей, – всякого народу шатается...
– Да, – равнодушно произнес Терентий – в роде тебя, например.
Это замечание муравей пропустил мимо ушей; во всяком случае он сделал вид, что не слушает Терентия. Он поднял с земли сухую тоненькую веточку, казавшеюся, впрочем, порядочной дубиной в его маленьких лапках и сказал строго:
– А ежели вы разбойники?
И потом добавил:
– И ежели я вас вот этак!..
Тут он встряхнул дубиной. Терентий остался спокойно сидеть на своем месте; Парфен немного качнулся назад от неожиданности, но сейчас же выпрямился.
– Сам ты разбойник, – спокойно заметил Терентий.
– Разбойник и есть, – отозвался вслед за ним Парфен.
Муравей опустил дубину.
– Только тронь! – сказал Терентий, – я, брат, и не такой кувалдой махал.
И, поднявшись, он обратился к Парфену:
– Пойдем, брат!
Парфен тоже поднялся.
– Пойдем! – сказал он.
И они зашагали по дороге друг подле друга... Они даже не оглянулись на муравья. Они даже, по-видимому, совсем забыли про него. По крайней мере они сейчас же заговорили о другом. Парфен сказал:
– Опять эти проклятые лопухи...
– Да, – заметил Терентий, – тут и бронхит и лихорадку как раз схватишь.
– И потом, – отозвался Парфен, – и лети в горчичниках...
– И полетишь. – хмуро добавил Терентий, – о, чтоб их!..
А муравей глядел им вслед и думал: «Разбойники! Будь я трижды анафема проклят, если не разбойники».
И он долго стоял посреди дороги, упершись подбородком в верхний край своей дубинки, и долго следил за кузнецами. Потом он бросил дубинку и, пройдя несколько шагов по дороге, свернул в лопухи.
Муравей был дорожный сторож. Звали его Антипом. Он давно уже состоял в этой должности дорожного сторожа и, нужно сказать правду, весьма добросовестно нес свою службу. По крайней мере, обитатели лопухового леса чувствовали себя, когда им приходилось путешествовать по лесу, так же спокойно, как у себя дома. Даже божьи коровки не боялись совершенно одни прогуливаться по лесу или по дороге... И когда какая-нибудь залетная божья коровка, незнакомая с местною жизнью, собираясь домой, упрашивала подруг проводить ее, ей обыкновенно замечали:
– А Антип-то на что? У нас спокойно. У нас Антип как выломит вот этакую дубинищу, да как выйдет на дорогу – лягушка и та близко не подойдет.
Вообще хороший был сторож Антип. Ему даже здесь муравьиный начальник пожаловал медаль за храбрость и за добросовестное исполнение возложенных на него обязанностей.
Придя домой после описанной нами встречи, с кузнецами, Антип прежде всего погостился перед капелькой росы в чашечке колокольчика, служившей ему зеркалом потом надел свою медаль, взял палку и отправился по начальству.
Он считал необходимым известить начальство о двух странных господах в зеленой одежде встретившихся ему сегодня на дороге... Эти зеленые господа внушали ему мало доверия... А главное, судя по их росту, они должны были обладать порядочной силой и, конечно, могли натворить Бог знает чего с прохожими, если только подозрения его были справедливы.
III. Гроза надвигается
Сторож Антип отправился по начальству. Главный муравьиный начальник жил всего в расстоянии получаса ходьбы от сторожки Антипа. Для Антипа это было совсем недалеко. За свою долгую службу в сторожах он привык не к таким путешествиям. До жилища главного начальника он добрался без особенных приключений и сейчас же, как пришел, велел доложить о себе.
Главный муравьиный начальник имел свою квартиру в большом муравьином поселке, расположенном недалеко от старого дерева. Поселок снаружи имел вид небольшого холмика со множеством входов внутрь холмика. У входов стояли часовые. Антип подошел к одному из часовых и сказал:
– Здравствуйте!
При этом он поклонился.
– Здравствуйте, – сказал и часовой, но не поклонился, а только кивнул Антипу головой.
Затем он спросил:
– Зачем пожаловал?
– Нужно, – ответил Антип.
Часовому должно быть наскучило стоять в полном одиночестве на своем посту, и он рад был поговорить. Он сплюнул в сторону и опять обратился к Антипу:
– Что так?
– А так, – ответил Антип.
– Что? или неладно?
Антип вскинул на него глазами и ответил:
– Будто так.
Впрочем, в голосе его слышалась некоторая неуверенность. Он почесал лапкой у себя в затылке и потом, качнув головою, опять остановил глаза на часовом.
– Будто так, – сказал он.
– Неладно, – проговорил часовой и нахмурился. – Гм...
– Да вы, – начал Антип, – никогда не видали этаких зеленых с этакими ногами, а глазищи во...
И Антип, приподняв лапки к своим глазам, устроил из них вроде очков, которые, пожалуй, были бы впору самой лупоглазой лягушке.
– Ого! – сказал муравей и потом, подумав минуту, спросил: – Вы говорите: зеленые?
– Зеленые.
– Длинноногие?
– Длинноногие.
– Гм...
Часовой задумался. Думал он долго, так что Антип, наскучившись ожидать, когда он заговорит, сам заговорил первый:
– Ну что?
Часовой поднял голову.
– Это кузнецы, – сказал он с уверенностью, – кузнецы, т. е. которые на лугу.
– А я думаю, – заметил Антип, – они настоящие разбойники.
Он вопросительно взглянул на часового.
– Гм, – сказал часовой.
– Ведь этакие, – продолжал Антип, – здоровилы, и такие грубияны...
– Грубияны? Гм...
И часовой опять нахмурился.
– Грубияны, – сказал Антип.
Часовой выпрямился.
– Грубияны, – сказал Антип еще раз, смотря часовому прямо в глаза. Потом он умолк, ожидая, что ему скажет часовой.
– Нужно доложить начальнику! – сказал часовой, – а вы где их встретили?
– На дороге.
– А, на дороге...
И часовой сразу стал необыкновенно глубокомыслен.
– На дороге, – повторил он, – о, это, это...
И он не менее глубокомысленно приложил ко лбу кончик своей лапки.
– Что это? – спросил Антип.
– Это, – сказал часовой, – подозрительно.
Тут он выпучил свои глаза на Антипа и все также глубокомысленно умолк.
– Подозрительно? – начал было Антип, но часовой перебил его:
– И сомнительно.
Он стал еще глубокомысленней.
– Так вы доложите, – сказал Антип.
– Сейчас.
И, повернувшись к другому часовому, стоявшему в некотором расстоянии от него, он крикнул:
– До самого начальника!
– До самого начальника! – крикнул вслед за ним и другой часовой, повернувшись в свою очередь к третьему часовому.
Этот третий часовой стоял уже внутри входа под аркой. Он откашлялся и крикнул совершенно так же, как первый и второй часовые:
– До самого начальника!
Но голос его теперь доносился уже более глухо... И едва замер этот голос, третий по счету, четвертый голос уже совсем глухо, потому что тот, кому он принадлежал, находился далеко в глубине холма, прокричал ту же самую фразу:
– До самого начальника.
Затем голоса часовых становились все слабей и слабей, и наконец их совсем стало не слышно.
– Дошло? – обратился Антип к часовому.
– Сейчас, – сказал часовой.
Он прислушался и через несколько минут проговорил тихо:
– Теперь дошло!
И сейчас же выпрямился. Потом шепнул опять:
– Теперь жди: будет голос от него.
И точно: спустя минуту Антип уловил смутный, еле слышный окрик:
– Кто?
Он насторожился.
– Кто? – раздалось в ту же минуту уже более явственно.
Антип взглянул на часовых. Он хотел ему сказать что-то, но раздумал: часовой стоял, выпрямившись, полуоткрыв свои челюсти и повернув голову в сторону часового, стоявшего с ним рядом.
Нельзя было ему мешать.
– Кто? – раздалось уже совсем почти ясно. Этот окрик «кто?», казалось, летел прямо на Антипа.
И вдруг Антип увидел, как челюсти часового, что стоял под аркой, раскрылись в ужасную пасть, и вслед затем раздался его голос:
– Кто?
– Кто? – крикнул и второй часовой, и сейчас же за ним гаркнул во все горло и часовой, с которым Антип разговаривал:
– Кто?
Антип очень хорошо знал правила муравьиной кучи и ответил сам за себя:
– Я, Антип-сторож!
– Антип-сторож! – крикнул вслед за ним и часовой, с которым он разговаривал.
И сейчас же и все другие часовые стали кричать по порядку, как они стояли:
– Антип-сторож! Антип-сторож!
Вообще в муравьиной куче были удивительные обычаи... Благодаря им, однако, можно было сноситься, как по телефону, изнутри кучи наружу. Читатель, может быть, не слышал, как разговаривают муравьи? Да я и сам не слышал, но я думаю, что как-нибудь они да объясняются между собою. Может быть, они объясняются знаками? Достоверно во всяком случае, что всякая тревога снаружи муравьиной кучи сообщается и внутри, как в живом теле...
Одним словом, Антип, не видя своего начальника, рассказал ему так или этак о подозрительных зеленых путниках во всех подробностях... Потом он стал ожидать распоряжения начальника.
– Собрать отряд солдат! – приказал начальник.
«Ого!» – подумал Антип.
Дело начинало принимать весьма серьезный оборот.
IV. В пути
Между тем наши путники-кузнецы шли да шли своей дорогой. Они и не знали, какая гроза собирается над ними.
Однако, я должен объяснить, зачем они попали в лопуховый лес. Они шли искать себе работы. На лугу, где они раньше работали, развелось столько кузнецов, что заработки стали совсем плохи... Им под конец даже нечем стало заплатил за квартиру...
Толстый жук, у которого они забирали провизию, сказал им однажды:
– Нет уж, господа кузнечики, уж как вам угодно, а я больше в долг не отпущу ни вот столько...
И он показал кончик своей ножки.
– Уж будьте благонадежны, – подтвердил он и закрыл свою лавчонку перед самым носом кузнечиков.
Кузнецы постояли, постояли перед запертою дверью и пошли прочь. На другой день их уж не было на лугу. Они ушли.
И никто на лугу не обратил внимание на исчезновение двух кузнечиков. Кузнечиков на лугу были сотни, и если не два, а два десятка кузнечиков вдруг пропали бы неизвестно куда – это не возбудило бы все равно никаких толков.
Но возвращаюсь к рассказу. Кузнечики шли все тою же дорогой, между густыми, непроходимыми, как им, казалось, лопухами. Уже не раз Парфен говорил Терентию:
– Слушай Терентий, а что ежели нам вон отсюда.
Терентий в ответ на это только бросил на него суровый взгляд.
– Убраться бы, – опять говорил Парфен.
Терентий останавливался. Останавливался и Парфен. Несколько секунд Терентий молча глядел на Парфена.
– Что, – говорил он потом, – куда убраться?
– Отсюда – говорил Парфен.
Глаза у Терентия становились мрачными, как ночь.
– Ну?
– Убраться, – говорю!
– На луг, что ль?
Парфен умолкал.
– Пойдем? – бросал Терентий и двигался вперед.
Парфен вздыхал и шел за ним. Пробовал было Парфен пугать Терентия разбойниками, но и из этого все равно ничего не выходило.
– Погоди, – говорил Парфен, – как вылезут из лопухов, вон в роде давешнего...
Терентий презрительно улыбался.
– Это муравьи-то, – говорил он.
– А хоть бы и муравьи...
– Плевать! – замечал Терентий.
Но Парфен защищал свою идею. Он взглядывал на Терентия искоса и говорил с расстановкой:
– Не очень-то наплюешься.
– Плевать, – опять говорил Терентий.
– А ежели он с дубинкой.
– Ну и пусть...
– Пусть? – спрашивал Парфен.
– Пусть.
– А ежели он не один?
– Хоть десять!
– А ежели не десять?
– Пусть, хоть двадцать...
– А ежели не двадцать, а сто двадцать...
– Да что ж, ты трус, что ль? – возмущался Терентий.
– И не трус, – говорил Парфен, – а ничего не поделаешь...
Они умолкли и несколько минут шли молча. Потом Парфен опять принимался за свое:
– Терентий, а Терентий!
– Ну?
– Да, ведь, замерзнем.
– А тебе хотелось бы с голоду умереть? – резонно замечал Терентий.
– Это дома-то?
– Да, на лугу.
– Эх ты, жизнь наша! – вздыхал Парфен.
– Ну то-то, – говорил Терентий, – и значит, иди, и значит, нечего городить ерунду.
Переговариваясь таким образом, они все-таки как никак коротали время. Дорога между лопухами была необыкновенно однообразна: направо лопухи, налево лопухи и впереди все те же лопухи... Лопухи нависли над их головами зеленым непроницаемым для солнечных лучей сводом. И чем дальше, тем гуще становились лопухи.
А они все шли, все шли. Они знали, что в конце дороги есть поселок божьих коровок... Там они думали остановиться. Мало ли что нужно божьим коровкам? Они помнили, как к ним на луг залетали божьи коровки и заказывали кузнечикам разную посуду: ухваты, кочерги, сковороды...
– Погоди, – говорил Терентий, – вот дойдем до божьих коровок, кузницу откроем, начнем кузнечить...
– Давай Бог, – говорил Парфен.
И они все шли, все шли. Навстречу им попадались разные козявки, жуки, и они часто останавливали встречных и расспрашивали, далеко ли до божьих коровок? Но все встречные жуки, мухи, козявки в ответ только качали головами и говорили:
– Не слыхать нет, этого совсем не слыхать... Это, должно, дальше.
– Плохо дело, – говорил Парфен.
А Терентий только хмурился и сплевывал в сторону. А сам думал: «О, чтоб тебя!»
Они забрались уже в самую чащу лопухов, когда Терентии услыхал вдруг глухой голос, выходивший, как казалось, из-под земли:
– Тише, тише, приятель!
Терентий остановился и глянул себе под ноги.
– Ага, – сказал он.
Под ногами у него, в небольшой куче мусора, копошился жук. Жук был небольшого роста, покрытый реденькими рыжеватыми волосами.
– Тише, – повторил жук, – не раздави!
– Ты здешний? – спросил Терентий.
Жук выпростал голову из мусора и спросил в свою очередь:
– Я-то?..
– Да…
– Тутошний, – ответил жук, – а что?
– Далеко отсюда до божьих коровок?
Жук почесал лапкой у себя под крылом и опять переспросил:
– До божьих коровок-то?
– Да.
– Нет, недалеко, – сказал жук.
– А как?
– Да так с версту...
И жук остановил на Терентии свои маленькие, почти незаметные под рыжими волосками глазки и, казалось, спрашивал его взглядом, далеко ли ему покажется, или недалеко.
– Недалеко, – сказал он подбадривающе. – Я-то сам ихний... в работниках состою...
Кузнецы пошли дальше.
V. Арест
Не успели кузнечики однако сделать нескольких шагов, как позади них раздалось странное жужжание. Они оглянулись и увидели жука, летевшего над ними.
Теперь жук не обратил на них ни малейшего внимания... Он не только не сказал им ни слова, – даже не поглядел на них... А когда жук был уже далеко впереди них, до их слуха долетел его голос:
– Идут, идут.
– Это он про нас кричит божьим коровкам, – сказал Терентий.
– И то должно, – согласился Парфен.
Но вместо божьих коровок, из чащи лопухов навстречу к ним вышел муравей гигантского роста... Муравей был вооружен дубиной. Он остановился посреди дороги и крикнул:
– Стой!
В ту же минуту кузнецы увидели на опушке леса муравья, который так непочтительно обошелся с ними на привале, час тому назад...
Муравей-гигант щелкнул челюстями. Такое же щелканье послышалось и между лопухами. Щелкнул челюстями и муравей сторож, наш давнишний знакомый Антип. Муравей-гигант оглянулся на Антипа и крикнул повелительно:
– Антип!
– Я, – откликнулся Антип.
Муравей-гигант протянул переднюю лапу по направленно к кузнецам.
– Эти? – спросил он.
– Они самые-с, – ответил Антип.
Муравей-гигант опять щелкнул челюстями.
– Они-с, – повторил Антип и вышел совсем на дорогу.
Муравей-гигант жестом приказал оставаться на месте. Антип остановился.
– Так это вы? – обратился уже прямо к кузнецам муравей-гигант.
Кузнецы молчали. Они только переглянулись. И в самом деле, что они могли отвечать? Муравей-гигант крякнул. Он должно быть и сам понял, что слова, с которыми он обратился к кузнецам, довольно-таки нелепы.
– Кто вы? – произнес он уже несколько иным тоном и опять кашлянул. – А?
Он бросил быстрый взгляд сначала на Терентия, стоявшего впереди, потом на Парфена и нахмурился.
– Ну? – проговорил он, все также хмурясь.
– А тебе какое дело? – сказал Терентий и тоже нахмурился.
– Мне-то? – проговорил муравей и усмехнулся.
– А ты, брат, не оскаляйся, – заметил Терентий и обратился к Парфену: – Пойдем, Парфен!
Муравейй стукнул своей дубиной о землю и раскрыл уже челюсти, намереваясь, очевидно, сказать что-то, но Терентий перебил его.
– Не стучи лучше, – сказал он.
– Как! – воскликнул муравей и опять стукнул дубинкой.
– А ну, еще! – сказал Терентий.
Муравей опустил дубинку и проговорил уже без особенного волнения:
– Прошу отвечать, я – муравьиный начальник.
Тут он кашлянул. На минуту он умолк и смотрел необыкновенно важно и строго на Терентия.
– Ну что ж! – сказал Терентий.
– Что «ну что ж?»
– Что ты– муравьиный начальник?
– Гм, – сказал муравей, – кто вы?
– Мы-то?
– Да, вы...
– А мы – кузнецы, – ответил Терентий.
– А сюда зачем попали?
– В ваши лопухи-то?
– Ну хоть в лопухи.
– Работы ищем.
– Врете вы, – сказал муравей и, повернувшись в сторону леса, крикнул:
– Взять их!
В ту же минуту более сотни муравьев выскочили из леса, и прежде чем кузнецы успели предпринять что-нибудь, схватили их за ноги и потащили в лес.
VІ. Начальник и управляющий
Муравьиный начальник успел добраться до своего жилища раньше других муравьев. Он хотел с подобающей его званию торжественностью встретить пленников.
И когда он прибежал домой, он прежде всего, прежде чем даже стряхнуть пыль со своего тела, сделал должные распоряжения. Он крикнул:
– Позвать сюда моего управляющего.
И сейчас же сотни других муравьев закричали один за другим:
– Позвать, позвать сюда управляющего!
Управляющий явился. Это был худой поджарый муравей, с такой тонкой талией, что издали могло показаться, что тело его состоит из двух половинок, соединенных между собой тоненьким-тоненьким волоском. Он опирался на палку, совсем как старый нищий, и так же кашлял, как старик: «Кхе-кхе...» И всякий раз, когда кашлял, сплевывал в сторону и долго потом не мог отдышаться.
Он остановился перед своим господином на расстоянии трех шагов и проговорил шамкающим голосом:
– Я здесь...
И сейчас же закашлялся:
– Кхе-кхе...
И сплюнул в сторону. Потом поднял глаза на муравьиного начальника и долго молча смотрел на него слезящимися глазами. На лице его при этом было такое выражение, как будто он каждую секунду ожидал, что начальник накричит на него или даже прибьет... Бедный старик.
Начальник кивнул головою и сказал коротко:
– Здорово!
Дотом крякнул:
– Ге-км-кхм...
Старик, держа палку передними лапками несколько наклонно, так что нижний конец ее упирался в землю на шаг от ног его, а верхний касался груди, прошамкал в ответ на это приветствие:
– Здравствуйте, батюшка!
И опять закашлялся.
– Сейчас сюда приведут пленников, – сказал начальник.
Старик повернулся к нему боком и, приложив лапку к уху, спросил:
– Ась?
– Пленников приведут, – сказал начальник.
Старик закивал головою.
– Так-так, – заговорил он, – так-так, – и улыбнулся.
Улыбка у него вышла какая-то бессмысленная и вместе с тем жалкая-жалкая... Он мигнул глазами и переспросил:
– Так приведут?..
И снова улыбнулся, обнажая громадные челюсти, лишенные зубов, и опять закивал головою.
– Пленничков-с, пленничков-с, – продолжал он шамкать, – это хорошо, что пленничков... Хорошо, ах, как хорошо, батюшка начальник...
– Кузнецов, – сказал начальник.
А старик все продолжал шамкать, глядя на начальника слезящимися и блестящими в то же время будто от радости глазками:
– Так-так-так! Хорошо...
Вдруг он точно встрепенулся.
– Так кузнецов?
– Кузнецов...
– А-ах, – закачал головою старик, и улыбка его стала еще радостней, еще шире, – ах, как хорошо...
И оставив свою палку и прижав ее одной лапкой к груди, он другую приложил к груди и произнес почти с умилением:
– Люблю, люблю кузнецов.
И вдруг, сделав деловитое лицо, спросил:
– А что вы прикажете из них сделать?
И опять его глаза стали такими умильными, как будто ему показали самое его любимое блюдо.
– Ботвинью? – прошамкал он, замолк на минуту и продолжал: – Или, может, закоптить?
И сейчас же, заглянув начальнику в глаза с самым подобострастным видом и даже перегнувшись несколько в бок, проговорил:
– Ась?
И вдруг, прищурив один глаз, причмокнул губами и повторил:
– Ась?
А у начальника, пока он говорил, так глаза замаслились, ничуть не хуже, чем у его управляющего, и он не говорил ничего потому только, что вероятно в эти минуты думал сам также о том, что лучше сделать из кузнецов – ботвинью или закоптить впрок!
– Там видно будет, – проговорил он наконец, отводя глаза в сторону.
«Эк, он аппетитно рассказывает,» – подумал он в то же время и сплюнул совсем как старик.
Однако он сейчас же, чтобы не дать заметить своего волнения, нахмурился и отрывисто сказал:
– Слушай меня...
И снова отвел глаза в сторону и снова подумал: «Эк он и то аппетитно глядит...»
– Слушаю-с, слушаю-с, – заговорил управляющий – слушаю-с, батюшка-начальник!..
Начальник крякнул. Он не сразу нашелся, что сказать. В его голове по-прежнему вертелся вопрос: «Что сделать: ботвинью, или закоптить впрок, или и то и другое вместе: окорока закоптить, а из спинки сделать ботвинью». И он старался не глядеть в глаза старику, чтобы эти мысли не лезли в голову.
– Так что же! – спросил старик.
Начальник опять крякнул.
– Ась? – опять спросил старик и, как прежде, повернулся к начальнику боком и приложил лапку к уху, – ботвинью?
Он был совсем глух от старости и многого не слышал и так как самому ему больше нравилась ботвинья, то ему естественно и показалось, что начальник именно заговорил о ботвинье, а ни о чем другом.
– Так ботвинью? – повторил он свой вопрос, заискивающе заглядывая в глаза начальнику, умолк на минуту и опять одобрительно закивал головою. – Так-так, уж чего лучше ботвиньи?
– Гм, – сказал начальник.
Он чувствовал, что мысли у него путаются. «О, чтоб его, – думал он про старика, – хотя бы помолчал, а то заладил: «ботвинья, ботвинья»... О, чтоб его...»
В эту минуту он даже забыл, что он хотел сказать управляющему. Он провел лапкой по глазам и потом по лбу, подумал минуту и вдруг выпрямившись, крикнул:
– Пока что, очистить темную комнату, назначить караульщиков и велеть всем моим муравьям собраться около кочки!
VII. В ожидании пленников
Сделав эти распоряжения, начальник на минуту удалился к себе, чтобы немного почиститься после дороги и отдохнуть; потом он опять вышел из кочки.
Муравьи были уже в сборе. Они стояли в несколько рядов перед входом в кочку; и едва появился начальник, закричали в один голос:
– Мое почтенье!
– Мое почтенье! – ответил им и начальник.
Он всегда обменивался при встрече этим приветствием со своими подчиненными. Затем он встал впереди муравьиных рядов и стал ждать. Чтобы придать себе побольше важности, он подбоченился. И он стоял так, подбоченившись, и смотрел в ту сторону, откуда должны были появиться кузнецы. Прошло несколько минут. Кузнецов все не было видно. Начальник нахмурился. Он оглянулся назад и крикнул:
– А ну-ка кто-нибудь...
Из рядов муравьев выступил один небольшой муравей.
– Поди сюда, – сказал ему начальник.
Муравей подошел. Начальник, указал ему глазами на молоденькое деревце и произнес опять:
– А ну-ка.
Муравей тоже поднял глаза на деревце; затем он остановил глаза на начальнике и спросил, делая уже, впрочем, движение в сторону деревца:
– Влезть?
– Влезть, – сказал начальник, крякнул и нахмурился.
Он любил, чтобы его понимали с полуслова. В мгновенье ока муравей был уже на верхушке дерева. Он перегнулся вниз через ветку и крикнул немного неуверенно:
– А что дальше?
Он готов был ко всему. Если бы начальник велел ему кинуться с дерева, он все равно кинулся бы.
– Гляди! – сказал начальник.
Ему ничего не стоило пояснить, куда глядеть, но, повторяю, он любил, чтобы его понимали с полуслова. И он сказал только:
– Гляди!
И когда он увидел, что в глазах муравья изобразилось недоумение, он недовольно крякнул и отвернулся.
– Куда глядеть? – заикаясь, спросил муравей...
Начальник опять крякнул.
– Куда, куда! – произнес он, – гляди, откуда я пришел.
– Ну, гляжу, – сказал муравей.
Все также, несмотря на него и храня недовольный вид, начальник спросил:
– Так глядишь?
– Гляжу, – ответил муравей.
– И что видишь?
Начальник нагнул голову и прислушался. Его брало нетерпение и хотелось поскорее узнать, близко ли кузнецы... Но муравей молчал.
– И что видишь? – повторил начальник.
– Идет какая-то свалка! – ответил наконец муравей.
– Свалка!
Начальник быстро поднял голову.
– Да, свалка, – ответил муравей сверху.
– Гм, – сказал начальник, хотел было продолжать, но муравей его перебил.
– Дерутся наши с какими-то зелеными длинноногими.
Он взобрался повыше и опять крикнул:
– Наши побили! Опять тащут...
Начальник усмехнулся:
– Хе-хе...
– Так ведут? – спросил он.
– Ведут-с...
– А далеко?
– Нет, теперь близко.
– Ну слазь, – сказал начальник.
Муравей спустился с дерева и занял свое место в ряду товарищей. По рядам пробежал шепот:
– Кого ведут?
– Какие это длинноногие?
– Какие зеленые?..
И в то же время послышалось шамканье управляющего:
– Кузнецы, кузнецы... Кузнечики... Ах, вы голубчики! Да разве вы не знаете, такая ботвинь...
– Тихо! – крикнул начальник, повышая голос. И сейчас же вслед за ним прошамкал и управляющий:
– Тихо, тихо... шшш...
Впрочем, перед тем как прошамкать, он два раза поперхнулся. По рядам опять пронесся шепот:
– Сам же нашумел, да сам же...
Но начальник крикнул снова:
– Тихо!
И шепот мгновенно смолк. Только управляющий шамкал вполголоса.
– Тихо, говорят вам, тихо...
Однако, теперь он постарался забиться в самый дальний ряд и даже присел на корточки. Несколько минут спустя в траве послышался топот многих муравьиных ног, еще секунда, и из чащи травы показалась толпа муравьев.
– Мое почтенье! – крикнул им начальник, и голос его вдруг прервался...
Он вытаращил глаза и секунду или две стоял так, не говоря ни слова. В толпе муравьев он заметил только одного кузнечика! Другого не было... Начальник сделал шаг вперед, навстречу муравьям, остановился и спросил хриплым голосом:
– Это ж что такое значит?
Муравьи молчали.
– Что это значит? – крикнул начальник и умолк, окидывая строго-вопросительным взглядом всю муравьиную толпу.
Муравьи промолчали опять.
– А? – крикнул начальник и топнул лапкой о землю...
Теперь муравьи заговорили. Но они заговорили все разом и невнятными голосами. Трудно было понять хоть что-нибудь в этом беспорядочном говоре. И начальник крикнул им сердито:
– Замолчите...
А потом уже более спокойно добавил:
– Говорите кто-нибудь один.
Тут он вперил хмурый взгляд в одного из муравьев, самого к нему ближнего, и сказал:
– Ну хоть ты.
– Удрал! – сказал муравей, взглянул на начальника и, поднеся ко рту лапку, закашлялся...
– Что-о? – воскликнул начальник.
– Удрал! – повторил муравей.
Глаза у начальника стали еще строже.
– Как же вы это допустили? – произнес он и опять пробежал по толпе взглядом.
– Ничего не поделаешь, – сказал муравей, – такой уж он.
– Что такой?
– Да уж такой...
И муравей вздохнул.
– Как скакнет, как скакнет, – продолжал он потом, – батюшки светы...
И вздохнув еще раз, он произнес тоном глубокого убеждения:
– Это не кузнецы, это лошади...
– Дурак, – сказал начальник.
– Прямо беда, – вздохнул опять муравей.
– Как же это вышло, расскажи, – проговорил начальник, отвернулся и буркул: – Экая незадача!
Затем он опять обернулся к муравью:
– Ну, говори, – сказал он угрюмо и умолк, опустив голову. Только из груди его вырвался еле слышный вздох.
Муравей кашлянул в лапку и начал:
– Ведем это мы их... хорошо ведем... а вот, этот-то, Терентий, который с нами сейчас, Терентий-то и говорит:
– Ты, говорит (говорит, значит, ему тому, то есть который убежал) говорит... ты, говорит, не бойся, известно они, говорит, разбойники, а, только мы, кузнецы, везде нужны...
А тот, то есть этот самый, Терентия товарищ, сейчас этак кукиш...
– А это ты, – говорит, – видел?
– Чего? – говорит.
– А того, дескать, что сейчас тебя приведут в свою берлогу, приведут тебя, говорит, и тут тебе секир башка.
А Терентий:
– Дурак, – говорит, – ты.
И сейчас к нам:
– Братцы! – говорит.
– Чего? – спрашиваем.
– Как же, – говорит, – это так?
– Не бойся, – говорим, – ничего не будет.
Ну, хорошо, идем дальше. Идем это, трава это, гущина страсть. Вот уж не помню, кто и скажи:
– По этой, – говорит, – траве не очень кто разгонится...
А он то, то есть его, Терентьев товарищ, который стало быть сбежал, сейчас эдак лапками помахал, помахал.
– А давайте, – говорит, – на выгонки!
Ну мы думаем: «Куда ему? Устал, опять же поколотили его порядочно».
– Где, – говорим, – тебе...
А он опять:
– Ежели, – говорит, – кто меня поймает пусть тот меня и съест.
И сейчас вытянул этак ногу.
– Хорошо? – говорит.
И рукой по ноге похлопал.
– Такое, – говорит, – копченье, соленье – мое почтенье...
То есть это из ноги, значит. Да...
– Такое, – говорит, – копченье, соленье...
Ну тут один из наших вышел...
– Беги, – говорит, – зеленый.
Да как скакнет... Батюшки мои – как птица... Сразу из глаз пропал... А тут и этот, и Терентий... Бежать-то ему некуда, потому что кругом, мы стоим – в драку... Ну тут и началось. Бились, бились мы с ним, угомонили... А того, т. е. его, Терентьева товарища так и след простыл.
Муравей умолк. Молчали и другие муравьи. Глухо и сурово прозвучал голос начальника:
– Отвести его в дальнюю комнату.
И лапка начальника протянулась по направленно к Терентию... Терентия увели.
VIII. В плену
Каморка, куда посадили Терентия, была маленькая, совсем почти темная. Свет проникал в нее сверху между балками. Дверь тоже была маленькая, низенькая, и когда Терентия втолкнули в этот муравьиный карцер, ее еще снаружи приперли колом... Убежать отсюда, казалось почти невозможным.
Терентий сел в угол, и задумался. Он думал о своей родине, о своих товарищах и ему казалось непонятным и страшным, как сон, его теперешнее положение. Как в тумане проходило перед ним все, что случилось с ним только что. Терентий закрывал глаза и старался ни о чем не думать... И только одна мысль была в его мозгу: «А может быть это сон... А вдруг, я открою глаза и ничего нет? ни этой конуры, ни темноты, ничего»...
И ему уж начинало казаться, что он слышит пение птиц, шум ветра в траве, слышит запах этой травы, нагретой солнцем... Он открывал глаза и невольно вздрагивал, встретив перед собою мрак, низенькую дверь, а вверху, вместо неба, какие-то бревна, сучья, ветки...
«Господи, Господи!» – думал он и опять закрывал глаза: ему хотелось хоть немного, хоть воображением пожить в далекой стороне, где греют солнце и шумит ветер.
Он не помнил, сколько времени он пробыл в таком состоянии. Он был как в забытьи. Вдруг он поднял голову и прислушался. Ему показалось, будто кто-то завозился с наружной стороны двери... И сейчас же он все вспомнил, и ему стало все ясно.
Так, за ним пришли и через минуту, через минуту, через две его уже не станет в живых. Но он решил дорого продать свою жизнь. Он встал и приготовился встретить врага надлежащим отпором. Он выставил одну ногу вперед и грозно раздвинул челюсти. А глаза его с выражением ненависти, отчаяния и вместе отваги, остановились на двери. «Пусть, пусть только влезет», – думал он.
Дверь отворилась. Терентий не сразу разглядел, кто вошел к нему. Он все-таки крикнул грозно:
– Кто тут?
И сейчас же опять крикнул:
– Стой! – говорят тебе, а то...
И он щелкнул челюстями.
Все это, и щелканье челюстями, и то, как он крикнул, вышло у него весьма внушительно. По крайней мере, вошедший (Терентий все-таки не видел, кто это), действительно остановился у порога.
– Ага! – закричал Терентий, – не нравится!
И опять громко стукнул челюстями.
– Не нравится, – повторит он затем. – Ах, вы, разбойники!
Вошедший, вероятно, был не из храбрых, он сейчас юркнул назад за дверь, и плотно притворил дверь за собою. Терентий слышал, как он возился с колом, подпирая им дверь. И он подскочил к двери, и застучал в нее лапками...
– Разбойники, душегубы! – кричал он при этом.
Он попробовал было налечь на дверь плечом, но дверь не подалась. Терентий отошел на прежнее место. Некоторое время он ждал, не отворится ли дверь опять, но кругом было тихо. Его трусливый посетитель, должно быть, ушел. И он снова сел в угол, где сидел раньше и закрыл глаза.
Но теперь он уже не мог думать о своей родине; в нем еще не улеглось недавнее волнение, еще весь он был полон злобы, гнева, отчаянии. Он открыл глаза, встал и чутко стал прислушиваться к каждому шороху, к каждому легкому скрипу. И вдруг ему почудилось, что за стеной налево разговаривают.
Он подошел к этой стене и приник к ней ухом. И он, точно, уловил разговор двух муравьев, очевидно, сторожей. Он не проронил ни одного слова из этого разговора. Разговор шел как раз о нем.
– Ты не спишь?
– Нет.
– То-то.
– Чего, то-то?
– А он-то, кузнец?
– Ну что ж, что кузнец?
– Ой, силен.
– Ну и пусть его, небось, дверь не сломает.
– А как сломает?
– А кол-то, кол-то, он, батюшка, не выдаст.
– Это точно, что кол, а я сейчас видел, как приходил к нему управляющий.
– Ну?
– То-то «ну», спишь все и ничего не видишь... Управляющего, говорю, не видел?
– А ты видел?
– Видел.
– Чего ж не разбудил, когда видел?
Разговаривающие на минуту умолкли, потом заговорили снова.
– Пришел это, значит, управляющий. – «Отопри-ка, – говорит, – мне кол». Ну, отсунул я кол, вошел он. Тут как закричит этот кузнец-то:
– Кто тут?
Управляющий так и присел. А он опять:
– Кто тут?
Глянул я из-за управляющего, вижу страшный, престрашный... Глаза так и горят, а пасть – во!.. Все равно, как ворота. Управляющий и шепчет:
– Тащи, – говорит, – меня за плечи.
Ну схватил я его за плечи, выволок, выволок-то, да поскорей бросил его и дверь припер: опять кол приставил.
Тут управляющий и говорит:
– Ну и скотинка, тут, – говорит, – один ничего не поделаешь.
Пошел должно начальнику докладывать.
Муравьи опять замолчали. Помолчали, помолчали и заговорили снова.
– Что ж из него сделают?
– Известно что, ноги на окорока, а голову на студень, а из остального щи...
– Ври больше, зачем щи?
– А, по-твоему, что?
– Мало ли что!..
– То-то, мало ли, говорят: щи...
– Сам ты щи!
– Это я-то?
– Да хоть и ты, а то, ты думаешь, большая персона?
В голосах муравьев послышались угрожающие нотки. Разговор готовился перейти в перебранку и вдруг оба муравья сразу, как по команде, умолкли. Терентий услышал голос начальника:
– Мое почтенье!
– Наше вам, – ответили муравьи.
– Отворите, – сказал начальник.
Через секунду дверь в темницу моего героя отворилась. Теперь дверь была раскрыта настежь, и Терентий на пороге ее ясно рассмотрел начальника. Позади начальника толпой стояли штук тридцать муравьев гигантского роста. Терентий понял, что пришел его конец...
Как ужас пронеслись в его голове недавние слова: «окорока», «студень», «щи»... И он задрожал в первый раз в жизни. Он сознавал всю бесполезность борьбы и решил прибегнуть к хитрости. Но сначала он хотел все-таки знать из уст самого начальника, что с ним намерены сделать. Он спросил:
– Вам что угодно?..
– Гм, – сказал начальник, – мне-то?..
«Окорока», «студень», «щи», – пронеслось опять в голове Терентия...
– Мне-то? – повторил начальник и оглянулся назад на свой конвой.
– Видите: вон он, – сказал он.
– Видим, – откликнулся кто-то из конвоя.
– Взять его и отнести на кухню, – сказал начальник.
Он хотел было посторониться, чтобы пропустить муравьев вперед, но Терентий остановил его.
– Погодите! – крикнул он голосом, полным отчаяния.
Начальник остановился.
– Ну что еще?
– Не надо на кухню! – воскликнул кузнец, и голос его прервался. Он переждал секунду и продолжал: – Не надо на кухню, я вам пригожусь: вы знаете, кто я?
Начальник пожал плечами.
– Известно кто, кузнец...
– А вы думаете, я простой кузнец, – крикнул Терентий, – нет, я не простой кузнец...
– А какой? – насмешливо произнес начальник.
Терентий кашлянул и стал объяснять:
– Вы знаете, – есть маленькие кузнечики, этакие зеленовато-серые, а есть большие, зеленые, вот как я...
– Ну знаю, есть...
– Так те, которые маленькие, – часовые мастера... Вы слышали, как они трещат? – Это они часы заводят, а мы, зеленые, то есть такие, как я, мы – есть настоящие кузнецы.
– И что же вы делаете? – спросил начальник.
– Всякую посуду, и, кроме того, скобки, крюки и все прочее.
Начальник махнул лапкой.
– Это нам не нужно.
– А что же вам нужно?
– Видишь, – проговорил начальник, – мы разбойники и нам нужны ножи.
И строго взглянув на Терентия, он спросил:
– Это можешь?
– Ножи-то?
Терентий задумался. Он прекрасно сумел бы сделать и нож, сколько угодно ножей, но разве можно было давать ножи в руки таким головорезам. И он твердо ответил:
– Нет!
«Окорока», «студень», «щи», – снова как молния пронеслось в его мыслях, но «пусть лучше один я погибну, – решил он, – чем тысячи...»
Он выпрямился, гордо поднял голову и отчетливо произнес:
– Ножи-то я умею делать, знайте это, чтобы вам было о чем пожалеть меня после моей смерти, да вам то ни одного не сделаю...
Читателю, конечно, будет интересно знать, что сделали с Терентием муравьи. Может быть, читатель думает, что они точно накоптили из него окороков? Нет. Они оставили его в покое. Но они не выпустили его на свободу.
«Пусть, – решили они, – он посидит тут недельку-другую, может и одумается.»
Но Терентий не пробыл и больше недели в своей темнице: он подкопал стену и бежал. Когда начальник узнал об этом, он сказал с грустью:
– Ни окороков, ни ножей... эх, судьба, судьба!..
А Терентий через месяц прислал ему письмо, в котором писал, что он и ножей-то никогда не делал... Конечно, он врал, но ему хотелось непременно досадить начальнику. И начальник, прочитав, это письмо, долго сидел, поникнув головою, и шептал:
– Эх, окорока, окорока!..
