Дракон

Автор: И.А. Любич-Кошуров

I. Удивительная новость
II. Первое известие о драконе
III. Дракон и платье из тины
IV. Встреча с драконом
V. Одна за всех

 

I. Удивительная новость

 

Расскажу я вам сейчас, милостивые государи мои, одну историю. То есть, доложу вам, даже поверить трудно... Только вот не сойти мне с этого места, если вру... Сама видела. Ну, слушайте!

Сижу я раз на дорожке, что около рва, сижу это себе, знаете, а кругом этих мух, жуков – страсть... Видимо невидимо...

Я уж так и начну все по порядку, как оно было...

Да, сижу себе, гляжу на мух да жуков... И сыта-то, знаете, а все-таки опять погляжу, погляжу, да подумаю:

– Господи! ах, благодать какая!

А кругом все тихо-тихо, даже лист не шелохнется... Закроешь глаза – только и слышишь, как мухи жужжат... Одно только жужжанье... Ж-ж-ж... ж-ж-ж... Слушаешь и глаз не открываешь... Думаешь:

– Мои, все мои!..

Потому что, видите ли, во всей той местности из ящериц только одна я и жила... Значит – жук там, или муха, или кузнечик, как близко подошел, так его сейчас цап – и никто не отнимет...

Да еще поглядишь на него, так и сяк повернешь его, лапки пощупаешь, брюшко... Как чуть что: худ, плохо отъелся – возьмешь и бросишь!.. Только самых что ни есть лучших выбирала, самых, самых, которые побольше да потолще...

Так ко мне иногда, знаете, даже птицы летали... Прилетит, бывалое и скажет:

– Степанида Ивановна, а Степанида Ивановна!..

Сядет на веточку, нагнет вниз голову и сейчас:

– Чи-чи-чи...

Запоет... И этак все смотрит, смотрит в глаза... а потом опять:

– Степанида Ивановна!

А я уж знаю, чего ей надо.

– Ну? – дескать.

Возьмешь и усмехнешься...

Она, конечно, сейчас прыг – соскочит на землю да так в припрыжку, в припрыжку... Бегает около меня, а близко подойти боится... Опять усмехнешься.

– Ах ты юла!..

И ведь точно юла: так это хвостиком верть-верть, да все скоком, скоком – чисто резиновая!.. Ах ты, Господи! Иногда даже завидно станет... Глядишь на нее и думаешь:

– Эх, если бы мне такие ноги да крылья!..

Бывало, что и прослезишься... Потому, посудите вы сами: что такое мы, ящерицы?.. Так – лягушка – не лягушка, мышь – не мышь... не разберешь, что... Живем в норах, а не зверь, питаемся насекомыми, а не птица... Вот и станет грустно.

А она сейчас:

– Чего вы?

Остановится и глядит...

– Да ничего, – дескать...

А сама отвернешься, нагнешь какую попало травку, утрешь слезу, да так норовишь, чтоб никто не видал...

– Так, – дескать...

Глянешь на нее и видишь, что она заметила, по глазам видишь... Ну, да не распространяться же перед ней...

– Это, – дескать – у меня соринка в глаз попала...

– Ах, – говорит, – соринка...

Будто и вправду поверила.

– Соринка, – скажет...

Хоть знаешь что она не верит, а только так говорит, чтобы не расстраивать, да виду не покажешь...

– Соринка, – дескать...

Эх-ма! А она вон какая соринка!.. Ну, и сейчас же повернешь речь на дело:

– Ты, – дескать, – зачем?

– Я, – говорит, – с просьбой к вам, с великой просьбой.

Склонит голову на бок и глядит-глядит в глаза, глядит и молчит... Ах, знаете, умеют они это... так глядит, что лучше слов выходит...

– Не хватает чего, что ль? – спросишь ее.

А она:

– Ах, ведь вы знаете, что у меня трое детей!

Скажет и замолчит, только вздохнет. Поднимет опять глаза и смотрит-смотрит.

– Ну, – дескать, – так что же?

– А вот, – дескать, – у вас тут понакидано много разного провианта; сами вы кушать его не станете, так позвольте мне подобрать...

И знаете, я никогда не отказывала ей.

– Бери!

Потому что ведь у меня никогда в этом недостатка не было. Еще сама, бывало, сорвешь листик, какой побольше, соберешь этих самых мошек, таракашек – вот этакий узел навяжешь!

– На, тащи!

А уж она-то рада.

– Ах вы, голубушка, ах родимая!

Прыгает, крылышками машет...

– Чи-чи-чи!

Будто невесть какое благодеяние я ей сделала...

Хороший народ, ласковый, нечего про них сказать... Уж сколько, сколько раз так-то, бывало, сидишь одна да думаешь:

– Эх, если бы мне крылья!

Ну-с, так вот, слушайте! Значить, сижу я раз на дорожке – солнышко это греет так хорошо. А перед тем только дождь прошел. Дремать было стала. Вдруг слышу:

– Степанида Ивановна! Степанида Ивановна!

Открыла глаза, смотрю – штук десять воробьев... Скачут по дорожке, чирикают, толкаются... Один это выскочит, выскочит вперед, хочет ко мне поближе подойти, да боится – сейчас назад. И уж вот-то надсаживается громче всех:

– Степанида Ивановна! Степанида Ивановна!

– Что тебе? – говорю...

– Бегите скорей! – кричит, – на лугу ящерица с неба свалилась...

– Как, – говорю, – с неба?

– А так, – говорить, – да простите, нам еще нужно других оповестить.

Сказал и улетел, и другие тоже полетели за ним.

Подумала я, подумала… – Неужели врут? Да опять же, с какой стати врать?

Вот и пошла. Думаю:

– Пойти узнать, что за оказия...

 

II. Первое известие о драконе

 

Ну, вот, пошла, значит... Хорошо-с, иду это и вижу: откуда что взялось? Мыши, лягушки, птички там разные... Даже один крот вылез:

– Что это, – говорит, – за шум?

Только, куда тебе! Никто на него даже и внимания не обращает... Бегут, летят, суетятся. Крик, гам... Столпотворение вавилонское. Одной мыши на хвост наступили, другой ногу отдавили. Пищат, ругаются... А одна этакая здоровенная лягушка забралась на пень и уж вот-то орет, вот-то орет.

Подошла я к ней:

– Что, – говорю, – случилось?

А она и не слышит. Знай надсаживается. Так по всему рву и разносится:

– Ква-ква!

– Ах ты!.. – думаю.

Да сейчас ее за лапку.

– Мадам! – говорю, – а мадам!

Трясу это ее за лапку, а уж она-то вопит, она-то... Аж в ушах звенит. Оглянулась я... смотрю туда, смотрю сюда, и вижу невдалеке, этак, может, шагах в двух, в трех – еж.

Я сейчас к нему:

– Господин еж, а господин еж!

Поманила его лапкой. Гляжу: подходит. Подошел.

– Не бойтесь, – говорит, – меня, сударыня, потому как вы единственная наша ящерица, и я вас очень уважаю.

Да сейчас же этак живым манером ножкой шарк-шарк – поклонился.

– Очень приятно-с, – говорит.

Я тоже говорю ему:

– И мпе очень приятно.

Стоим это мы, разговариваем, а лягушка все орет, все орет.

– Чего это она? – говорю я.

– А она, – говорит, – изволите ли видеть, очень напугалась.

– Напугалась?

– Да, напугалась, – говорит, – потому что, посудите сами, сударыня, вдруг дракон...

Выпучил на меня глаза и смотрит... Я тоже гляжу на него и думаю:

– Что это он мелет?

А он опять:

– Настоящий-с дракон, с крыльями, с хвостом, все как быть надо.

Поглядел этак на меня и опять:

– Вот, – говорит, – ни дать ни взять, как вы, только ежели бы вам крылышки.

– Да неужели ж? – говорю.

– Ей богу-с!

– И это правда, – спрашиваю я, – что он с неба упал?

– Да, с неба-с.

Кашлянул в лапку, а потом и говорит:

– Сам не видал, а рассказывает, будто она, лягушка т. е., его первая заметила. Да как заметила, сейчас с ней вроде родимчика. Хлопнулась оземь, потом как вскочит да на пень, да с тех пор так и сидит.

Глянула я опять на лягушку. Вижу: аж посинела, сердечная, с натуги.

– Ах ты! – думаю.

Забралась сама на пень, листик сейчас сорвала да ей на лоб.

– Это, – говорю, – вас освежит.

Приложила листик ко лбу, держу... И слышу сквозь лист-то: голова горячая-горячая – как огонь. И что же, вы думаете, – сама перетрусила.

– А ну как, – думаю, – родимчик-то ничего, а как она в уме помешалась?

Да. Ну, конечно, сейчас другой лист, потом третий, четвертый... Как один лист согреется, так я сейчас новый, новый... Уж и не помню, сколько приложила; кажется, я тут всю ветку ощипала.

Хорошо. Смотрю только, икнула она... икнула и замолчала. Сразу умолкла. Потом глядит на меня... Вытаращила глаза. И вижу: хочет что-то сказать, да не может. Только глаза таращит. Ну, я, конечно, этак ее сейчас огладила.

– Не боитесь, – говорю.

И слышу: шепчет она:

– Кто вы?

– Да опять же, – говорю ей, – не пугайтесь, я – ящерица.

– Ах, – говорит, – да, да...

Вздохнула. Потом говорит:

– Теперь вижу.

Скосила на меня глаза, смотрит и опять:

– О-ох!..

– Успокойтесь, успокойтесь, – говорю я.

Оглянулась она кругом и вздрогнула.

– А он, – спрашивает, – где?

– Кто он?

– А дракон?

– Ну, – думаю, – значит, правда... Чего ради ей притворяться?

Усмехнулась этак.

– Полноте, – говорю.

– Да нет, – говорит, – где он?

– А вы, – говорю, – точно ли его видели?

– Ох, видела, – говорит.

И слышу – говорила она до сих пор шепотом, а теперь будто голоса у нее прибавилось.

– Видела, – говорит.

– Что ж, – спрашиваю, – страшный он?

Затрясла она головой.

– Уж такой страшный, такой страшный… и сказать нельзя!

– С крыльями?

– Вот, – говорит, – этакие, все равно как у летучей мыши.

– И хвост есть?

– Ох, и хвост.

– Ну а пламя?

– Это изо рта-то?..

Задумалась она.

– Да, – говорю, – изо рта... у них, сказывают, дыхание огненное...

– Огненное, огненное, – говорит – а только этот без огненного.

Замолчала. Потом говорит:

– Да вы погодите, дайте мне в себя прийти как следует, я вам все расскажу.

И сейчас же протянула мне лапку.

– Сведите меня, – говорить, – с пня, а то у меня ноги все равно как в ревматизме...

Ну, взяла это я ее под руку, свела на землю. Встала она, прислонилась к пню, и вижу: точно, еле на ногах стоит... И голова трясется. Дала я ей отдохнуть, да сейчас же этак осторожненько подмышку ее.

– Пойдемте-ка, – говорю, – к воде поближе. Вам, – говорю, – необходимо принять холодную ванну.

– И то, – говорит, – пойдемте!

Откачнулась она от пня, уцепилась мне за лапу... Стоит – дышит – не отдышится.

– Ну, – говорю, – и напугал же он вас!

– Уж так, – говорит, – напугал!..

Постояла, отдохнула немного.

– Ну, – говорит, – идемте.

Пошли. Хоть вода-то недалеко была, а долго-таки проплутали. Судите сами, ступит она шага три и остановится. Опять ступит и опять остановится.

– Ох, не могу...

Свесит голову на бок, глаза это, как сонные, а рот так словно сам и открывается. Дошли-таки наконец. Ну, выкупалась она, вылезла опять на берег и села со мной рядышком.

– Ну, – говорит, – слушайте теперь: я вам все по порядку расскажу.

И рассказала она мне... Ох, никогда в жизнь не забуду! Да вот, слушайте!

 

III. Дракон и платье из тины

 

Она, видите ли, лягушка-то, в тот день собралась в гости. Да, собралась, умылась это, платье новое из тины надела, пошла.

– Иду, – говорит, – ни о чем не думаю...

Гляжу только, чтобы платья где-нибудь не запачкать... Платье-то новое, одна тоже лягушка-портниха шила; сколько хлопот было с тиной, с выкройками!.. Выкройки-то мы из лопуха делали... Выдумаете, выкройки, – так, пустое дело!.. Для вас-то оно, может, пустое, а нам, посудите сами, чем нам вырезать выкройку?

У закройщика либо у закройщицы, может, когда видели – вон какие ножницы!.. То-то, ножницы!.. ему с ножницами-то хорошо!.. Сейчас взял, чик-чик, и вырезал, что нужно. А у нас какие ножницы! Иные вон тоже зубами выгрызают – так это что! И глядеть не хочется... Там морщит, там жмет – все равно как чужое надела. Так мы, знаете, рака наняли.

Так и рассказывает она мне, лягушка-то; начала об одном, а свела вон куда!..

– Ах ты, – думаю, – вот тебе и дракон!

А попросить, чтобы про дракона, неловко... Да и опять же, знаете, саму любопытство разбирает, и думаешь:

– Как это они платье кроили?..

А как сказала она про рака, так я, знаете, и дракона забыла... Очень уж любопытно.

– Как, – спрашиваю, – рака наняли?

– А так, – говорит, – и наняли; да вы, – говорит, – слушайте, не перебивайте.

И опять стала рассказывать.

– Приходит, – говорит, – ко мне это моя портниха...

– Вот что, – говорит, – матушка вы моя, уж ежели шить платье, так нужно закройщика...

– Ну? – говорю...

– А вот вам и «ну», – говорит; – так я вам этого самого закройщика приведу.

– Ах, – говорю, – вот хорошо!.. А кто такой? – спрашиваю.

– Да рак, – говорит.

– Ра-ак!

Думаю:

– Вот так штука!

Уставилась на нее, гляжу. Закивала она головой.

– Рак, рак, – говорит, – и вы это напрасно так глазки таращите...

– Да как же он может? – спрашиваю.

– А очень, – говорит, – просто... По-моему, все они, раки, от природы закройщики...

– Не понимаю, – говорю.

– А клешни-то, – говорит, – у них, может, когда видели?

– Ну, – говорю, – видела.

– Так я, – говорит, – по моему портновскому разуму, думаю так, что это у них ножницы.

– И что же вы думаете, мать моя! Ведь привела-таки она мне этого закройщика... Здоровеннейший этакий, черный, усищи вот этакие, все равно как хлысты, и весь-то, весь в грязи. Ну, мы, конечно, первым делом:

– Помойся, – дескать, – голубчик.

Он было туда-сюда.

– Для чего, – говорит, – мне мыться?

Да голос-то, знаете, этакий грубый, хриплый, и все усами, все усами так и вертит, так и вертит.

– Для чего? – говорит.

Гляжу я, гляжу на него.

– Ах, – думаю, – какой невоспитанный!

Потом говорю ему:

– Да вы бы хоть в воду на себя взглянули.

Ну, поглядел он в воду, пошевелил усами.

– И то, – говорит...

И сейчас пополз, пополз с берега, влез в воду, вымылся и опять вылез. Вылез, и сейчас это одну клешню поднял и за ус... Покрутил ус... Да.

– Хорош? – говорит.

А портниха моя сейчас скок вперед.

– Настоящий, – говорит, – кавалер!

Ну, стали мы с ним торговаться. Сторговались. Он пощелкал клешнями.

– Давайте-ка сюда, – говорит. Сел. Сел и крякает.

Подали мы ему тину, дали лопух. Моя портниха еще заранее на лопухе выкройку нарисовала. Стал он кроить. Живо скроил. Стряхнул с клещей обрезки (тина-то мокрая была) и ушел.

Ну, сшила портниха платье, примерила – как влитое... Ни морщинки, ни складки, т.е. понимаете, не платье, а картинка. В тот же день я его и надела – в гости нужно было идти... Да, вот вам и гости!.. Как свалился с неба дракон, да как пошла суета!.. Знаете, давка, крик, шум... Так у меня, знаете, все, все, как есть, платье – в мелкие кусочки.

Замолчала лягушка... Замолчала и, слышу, вздохнула. Глянула я на нее – на глазах слезы!

– Жалко? – спрашиваю.

– Жалко! – говорит.

Опять замолчала. Потом говорит:

– И платье-то жалко и опять же... Знаете, что мне этот самый дракон сказал? (Тогда на мне это платье еще было цело). «Ах, какая красавица!» – говорит, – «непременно я ее за себя замуж возьму».

Сказала она это да как зальется-зальется слезами. Лапками глаза закрыла, а слезы так и брызжут, так и брызжут...

– Да как же, – спрашиваю, – это вышло?

– А вот, – говорит, – как.

Утерла она слезы и начала рассказывать мне.

– Вот, – говорит, – как... Иду я, значит, в гости... Погода-то сначала ничего себе была – хорошая погода. Вдруг, гляжу: туча этакая темная-претемная зашла, потом слышу – гром...

Гррр... Да опят: грррр...

– Ну, – думаю, – гроза будет...

И только что подумала, – как хлынет дождь, как хлынет, батюшки-светы!..

Подобрала я платье да бегом... Добежала до луга и вдруг вижу... О Господи! умру не забуду!.. Как хлопнется он среди луга – будто из тучи вывалился... Страшный этакий, с крыльями! Я так и обмерла... Стою, будто к земле приросла. Ну, увидал он меня и говорит:

– Вот так красавица!

Да ко мне.

– Погодите, – говорит, – благородная госпожа, – я хочу вам предложение сделать.

Тут, смотрю, мыши бегут, лягушки скачут, птицы летят... Собралась толпа... Уж и не помню, как добралась до этого пня, как на него вскарабкалась...

 

IV. Встреча с драконом

 

Ну-с, государи мои, хоть и рассказала мне лягушка о драконе и ничего не пропустила, все равно как по книге прочитала, а я все не верю… Да вы и сами посудите: дракон... с крыльями... да еще свалился с неба!.. Пусть бы уж залетел откуда – это еще туда-сюда, а то говорит: из тучи.

Хорошо, рассказала она мне это... Думаю:

– Дай попрошу, чтобы свела меня поглядеть на него.

– Вот что, – говорю, – извините, как вас звать?

– Анна Федоровна, – говорит.

– А меня, – говорю, – Степанида Ивановна.

– Да. Все это, как следует, честь-честью.

– Сведите, – говорю, – меня, Анна Федоровна, поглядеть на этого дракона...

Уставилась она на меня, молчит, только головой качает. Потом и говорит:

– Ах-ах!..

– Да вы, – говорю, – не пугайтесь.

– Нет, – говорит, – как вам угодно, куда хотите пойду, а к дракону нет.

Как ножом отрезала. Ну нет и нет. Посидела я с ней еще немного.

– Ну, – говорю, – счастливо оставаться.

– До свиданья, – говорит.

Ну, поцеловались мы с ней; она, значит, в воду, а я – на луг. Прихожу на луг, смотрю – все равно как на ярмарке: народу – и пушкой не прошибешь; лягушки, мыши, ежи, птицы всякие. Крик, гам, шум, толкотня. Хорошо. Остановилась я с краюшку, гляжу туда, гляжу сюда и думаю:

– Где ж он?..

Гляжу, гляжу – нету. Ведь, как хотите: дракон – не мышь: его сразу увидишь. Да. Гляжу, это... Слышу вдруг, кто-то в бок меня толк. Оглянулась. Смотрю – мышь.

– Здравствуйте, – говорит, – Степанида Ивановна, матушка.

Как я одна жила в этой местности, то меня все знали: и мыши, и лягушки, и ежи, и птицы... А их всех разве упомнишь?

– Извините, – говорю, – вашего имени-отчества не помню...

– Марья Ивановна, – говорит.

– Извините, – говорю опять.

– Ну, вот еще, – говорит... – А вы это пришли дракона посмотреть?

– Дракона, – говорю. Потом спрашиваю: – Верно это?

– Насчет дракона-то?

– Да.

– Как же, как же, – говорит, – этакий страшный из себя, с хвостом, с крыльями...

– И что же, – говорю, – точно с неба свалился?

– Прямо, – говорит, – из тучи... Туча-то зашла этакая синяя-синяя, дождь пошел, а он, глядим, прямо – хлоп; все равно, как кто его оттуда выкинул...

– И не разбился? – говорю. – Ах, как же это можно?

– Да должно, – говорит, – для них это все можно...

И слышу, шепчет:

– Волшебный он, должно быть, вот что! И совсем, совсем близко ко мне нагнулась: – Волшебный, – говорит...

Я так и затряслась вся. Думаю:

– А что, ежели правда?..

– Ах, – говорю, – страсти какие!

– Не дай Бог, – говорит.

– А что, – спрашиваю, – где он теперь?

– Да, – говорит, – на раките сидит.

– Как, – говорю, – на раките?

– А так, – говорит, – взял и взлетел. Всех птиц распугал... Кошка у ракиты за воробьями охотилась; так как увидела его, прямо кувырком... Говорят, до сих пор не может опамятоваться...

– Еще бы, – говорю, – страсть такая!..

– Так и сидит, говорят, на крыше (это кошка-то, то есть). Сидит и мяучит...

Тут смотрю, воробей подходит.

– Ну, – говорит, – матушка, Степанида Ивановна, слышали?

– Ох, слышала, – говорю.

– Уж, – говорит, – и напугался же я; ведь вы знаете, я-то его первый увидел.

– Как же это так? – спрашиваю.

– А так: видите ли, захватила меня на дороге гроза. Гром это, молния, дождь... Вы, небось, в грозу-то дома сидели?

– Дома, – говорю.

– Ну вот! А я тут, – говорит, – в самую-то бурю попал. Оглянусь, оглянусь назад – нет, вижу, настигает туча, не уйти. А уж, знаете, так намок, что лететь даже тяжело... А туча все ближе, ближе... Слышу вдруг сверху:

– Эй, кто там?

Голос этакий неприятный, пискливый... Поднял голову, гляжу: что такое? Кочан – не кочан, зеленый весь... От тучи-то темно, не разберешь... Да опять же, думаю: зачем кочану быть на небе?.. И при этом, разве кочаны говорят?.. Кузнечик? – думаю. Нет, велик для кузнечика...

А его-то, – то туда, то сюда, так ветром и носит.

Разглядел наконец... О, Господи, что такое! Вижу: крылья, хвост, голова... Глаза это выпучил, зубы оскалил... Да опять как крикнет:

– Эй, ты, берегись!

Тут я, знаете, чуть было сам со страха камнем вниз не полетел... Жилки все, понимаете, затряслись... Потом он перевернулся, расправил крылья... Да нет, вижу, не справиться ему с ветром: опять кувыркнулся...

Тут я и потерял его из виду. Подумал, подумал: что такое? Знаете, не верю я в черта, а ведь тут, ей-богу, оторопь взяла... Прилетел домой.

– Братцы, – говорю, – что я видел!

А им уж все известно.

– Вот он, – говорят: на лугу сидит.

Гляжу я: и то он. Увидел и он тоже меня.

– А, говорит, приятель!..

А я, – какой тебе приятель! – скорее в кусты, да с тех пор так там и просидел до сего часа!..

Замолчал воробей. Подошли еще кое-кто из птиц, из лягушек, из мышей. У всех только и разговора, что про дракона.

– Ах, – говорю, – как бы мне его увидать!

– А, это, – говорят, – очень просто: пойдемте к раките, что около ручья; он там сидит, на раките.

– Пойдемте, – говорю.

Ну, пошли мы. Подходим.

– Где, – спрашиваю.

– А вон, – говорят, – глядите.

Смотрю: и то, на самой, на самой макушке сидит он в листьях...

Ну, по правде вам сказать, ничего я подобного в жизни своей не видала... Здоровенный этакий и, точно, с крыльями... Все равно как лопухи крылья, зеленые, а сам желтый с крапинками...

Только погляжу я на него, погляжу – нет, ничего страшного нет, разве что крылья; а то ни дать ни взять – наша сестра ящерица.

А все-таки боязно. Думаю себе:

– Ну, ящерица, ну, хорошо, а зачем она с неба свалилась? Разве на небе живут ящерицы?

Да. Погляжу, погляжу на него...

– Нет, – думаю, – тут дело не чисто!

Главное: вижу – на лбу у него рог – не рог, а вроде рога.

Хорошо. Стою, гляжу. И все тоже глядят и шепчут:

– Ах, страсти какие!

– Ах, что это такое?

– Ах, крылья!

– Ах, хвост!

Сначала-то шепотом переговаривались, а потом видят – сидит спокойно – и громко стали говорить. Один говорит – черт, другой – дракон, третий – вампир. Ну, слушал он, слушал... Видим, завозился в листьях... Сразу все умолкли. Да, завозился, вытянул шею.

– Ах вы, – говорит, – неучи!

Прямо так и сказал...

– Неучи! – говорит.

Потом хлопнул себя лапой по груди.

– Это я-то, – говорит, – черт!..

Помолчал немного, поглядел на нас, и опять говорит:

– Это я-то вампир!

И опять замолчал. Потом опять:

– Это я-то...

Начал было говорить, да тут сразу так и осекся... Видим: нахмурился. Потом говорит глухо:

– Ведь и то я дракон!

Мы все так и шарахнулись в сторону...

– Погодите! – кричит, – погодите! Чего испугались?

Ну, кто посмелей, – остановился... Я тоже остановилась. Жду, что дальше будет.

Слышим: закрякал он. Закрякал и говорит:

– И дракон я, и не дракон... Дракон я потому, что меня так люди прозвали... А только я не такой дракон, как в сказках, я добрый дракон, потому что, – говорит, – я самая обыкновенная ящерица...

Не выдержала я тут.

– А зачем, – говорю, – у вас крылья?

– А это, – говорит, – не крылья...

– Как, – говорю, – не крылья?

– Это кожа, – говорит... – Потому, – говорит, – у меня так ребра устроены, что я ими могу кожу с боков растягивать, все равно как крылья. Вот гляди!

Взял и, точно, собрал крылья, будто их у него и не было... Только бока морщинистые-морщинистые стали.

– Ну, что, – говорит, – где крылья? А сейчас, – говорит, – опять стану с крыльями...

И только сказал, гляжу: и то – словно выпустил из себя крылья.

– То-то, – говорит. – Эх вы!

Тут ему сейчас одна лягушка:

– А зачем вы с неба упали?

И сейчас же за ней другая:

– Да еще из тучи?

Выскочили они вперед, выпучили на него глаза.

– Зачем? – говорят.

Нахмурился он.

– Так вы мне, значит, не верите? – спрашивает.

Как крикнут лягушки:

– Не верим!

– Не верим! – кричат и другие.

Нахмурился он.

– За кого же, значит, вы, – говорит, – меня принимаете?

Сказал и замолчал. Глядит на лягушек. Потом опять говорит:

– Ну, за кого? За черта?

И видим, усмехнулся он...

– Эх вы! – говорит.

А лягушки все свое:

– Нет, вы, – кричат, – может, и не черт, а как это вы с тучей прилетели? Вы вот что скажите! Ведь вы, – говорят, – точно прилетели с тучей?

– Ну, так что же, – говорит, – это верно, что с тучей.

Да, такое слово и сказал... Посудите сами: ведь это что ж такое? Ведь это точно страшно, хоть до кого доведись... С тучей, да еще в грозу, да еще с громом, с молнией... Замолчали лягушки. Потом одна и говорит:

– А откуда вы прилетели?

А у самой голос дрожит, дрожит... даже запинаться стала. И слышу я, зашептали кругом:

– Ой, не из хорошего он места прилетел!

– Ой, не зачем бы и спрашивать!..

А лягушка опять:

– Нет, вы скажите, – откуда?

Сказала, и сейчас шмыг в сторону. Глянул он ей вслед, покачал головой, а потом и говорит:

– Так откуда я прилетел?

– Да, – говорит, – откуда?

А сама уж совсем пищит, будто у нее язык отнялся.

– А вот, – говорит, – я вам сейчас скажу, откуда. Прилетел я из Америки.

Видите что: из Америки!.. Подумали, подумали мы... Врет, думаем. Как это можно, чтобы из Америки? Никогда к нам такие чудеса из Америки не прилетали, а теперь вдруг прилетели... Да. Врет и врет. Однако ничего ему не сказали. Думаем, еще рассердится, мало ли чего со злости наделает.

– Ну, хорошо, – говорим, – из Америки, так из Америки. А что же вы у нас собираетесь делать?

– А это, – говорить, – погляжу, там видно будет... А пока, – говорить, – вот что: приглянулась мне тут одна красавица; так не можете ли вы передать ей, что я с охотой сделал бы ей предложение.

– Какая, – спрашиваем, – красавица?

Я-то сразу догадалась, да думаю: зачем говорить!

– Какая такая красавица?

– А вот, – говорить, – еще на ней такое шикарное платье было, зеленое.

И тут, слышу, зашептали лягушки:

– Ш-ш-ш... молчать – не выдавать!..

И другие тоже шепчут:

– Не выдавать, не выдавать!..

Ну, и что же вы думаете? Ведь точно в тот день не выдали... Никто не проговорился...

– Знаем мы вас: только покажи – сейчас заберешь ее...

Да... Так и решили... А на другой день перерешили...

 

V. Одна за всех

 

На другой день собрались мы, значит, все во рву да и думаем:

– Как быть?

Конечно, и Анну Федоровну жалко, лягушку-то, что в платье из тины ходила, и опять же, подумаем: ну хорошо, ну, не выдадим мы дракону Анну Федоровну, а он возьмет да всех нас либо заколдует, либо так-таки задерет просто!.. Значит, еще хуже.

– Эх, – думаем, – уж если пропадать, так хоть не всем.

То есть, я-то на своем стою, а другие... Да и другие тоже... Только, как сейчас помню, лягушек с десяток да мышей пять или шесть уперлись на одном: «не выдавать», и все тут...

И вот что я вам скажу: верней всего, что мы ее так и не выдали бы, Анну Федоровну-то, да она сама, голубушка, приходит это, знаете, и слезки у нее текут... В лапке листик подорожника в комочек свернут. Нет-нет, возьмет и приложить листик к глазам. Смотреть даже жалко на нее было. Да, пришла она.

– Вот что, – говорить, – для чего вам всем погибать из-за меня?.. Пусть лучше я одна пропаду...

Мы было туда-сюда. Знаете, как увидали ее – все разжалобились.

– Что вы, что вы, – дескать, – Анна Федоровна? Господь с вами! Да ведь вы знаете, какой он! Он только так говорит, а у самого на уме одно предательство, – взять да съесть вас.

– Пусть, – говорит, – съест, – значит, моя судьба такая... А из-за себя не дам никому погибнуть.

Заладила одно. Что с ней поделаешь? Ну, хорошо. Пошла она, а мы за ней идем да плачем. Верите ли, прямо-таки ревмя ревем... Ну, пришли. Смотрим: как он раньше сидел, так и теперь сидит. Увидал нас.

– Ну что, – говорит, – нашли ту красавицу?

А Анна Федоровна сейчас вперед.

– Вот я, – говорит.

Уставился он на нее, глядит. Глядел, глядел... Потом и говорит:

– Тьфу!

Взял и плюнул. Оглянулся на нас.

– Это, – говорит, – не та!

Мы стоим молчим. А он опять:

– Не та! Та, – говорит, – в этаком роскошном одеянии, и я, – говорит, – собственно больше потому ее взять хотел, что у нас платьев не носят; а этаких у нас сколько хочешь.

Ну, знаете, мы тут прямо-таки рты и разинули... Видим: значит, действительно не съесть ее он хотел...

– Так, выходит, стало быть, – спрашиваем его, – она вам не нужна?

– Да не нужна же, – говорит.

Замолчали мы. Потом вышла я вперед. Думаю:

– Была, не была!

– Скажите, – говорю, – вы нам пожалуйста: кто вы такой?..

Усмехнулся он.

– Ящерица я, – говорит, – летучая, вот кто! Таких-то, как я, у нас в Америке все равно, как у вас лягушек... А попал я к вам потому, что у нас была страшнейшая буря... Меня подхватило да сюда и занесло...

– Да может ли это быть? – говорю я. Конечно, удивилась. Будь бы откуда, а то из Америки!

– Верно, – говорит. – Да это что? Я один попал к вам, а то у нас еще и не такие штучки бывают. Вот, – говорит, – лет десять тому назад тоже так в одном месте всех лягушек, сколько их ни было на болоте, подхватило ветром и унесло в вашу сторону. Так вместе с дождем и посыпались из тучи... Об этом даже, – говорит, – в газетах писали: дескать, выпал дождь из лягушек...

Слушаю я его, и другие тоже слушают. Думаем:

– Врет он!..

– Ну, хорошо – спрашиваю, – а как же вы, – тут будете или думаете опять в Америку?

– Не знаю, – говорит, – только вряд ли в Америку...

– Да ведь вы, – говорю, – тут замерзнете!

– Небось, – говорит, – не замерзну, потому, – говорит, – я такой редкостный гость, что меня всякому человеку будет лестно держать у себя.

И ведь как бы вы думали: на другой же день, поймали его. Доктор один поймал. Так он с тех пор и живет у него... Говорят, будто в фельдшера к нему поступил, да, должно быть, врут.

Ну-с, вот вы теперь и посудите, какие бывают дела на белом свете! Из Америки-то, да вместе с тучей! Да еще, говорят, раз с тучей может сколько тысяч лягушек принесло! Виделась я потом с одной крысой... Старая уж совсем и седая. Под книжным шкафом у того же доктора жила... Так, говорит, точно, грызла она одну книгу, и в этой книге действительно написано про лягушек и разных других тварей, как их иногда поднимет бурей и унесет куда-нибудь через моря и океаны.